Продолжение. Начало в № 20
ВЕНЕЦИЯ
Часы на одном из венецианских домов показывали 9.30 до полудня. Информативно это время означало начало дня, скорее всего, интересного и насыщенного впечатлениями, а по сути не имело никакого значения. Кажется, итальянское время действительно течет медленнее любого другого. Оно как настоящий майский мед, наслаивает мгновения солнечными волнистыми пластами воспоминаний друг на друга.
Катер с материка причалил к одному из пирсов набережной Венеции неподалеку от отеля «Габриэлли».
Венеция готовилась к открытию туристического сезона. Лавочные торговцы неторопливо раскладывали свой товар: немыслимое по разнообразию количество сувениров – магнитов и брелоков, капитанские фуражки, изящные раковины и морские звезды. Солнцезащитные очки, купальные костюмы, соломенные шляпы, маски венецианского карнавала, муранские стеклышки, открытки, буклеты и рисунки – все это, как и многое другое, находило свои места на прилавках в ожидании покупателей. Последних, к слову сказать, в Венеции немало. За один календарный год сюда приезжают порядка 30 миллионов человек со всего света, чтобы воочию увидеть чудо, созданное человеческими руками.
Люди поселились на этих островах еще в VI веке, скрываясь здесь от своих врагов – ломбардцев. Последние не стали преследовать предков современных венецианцев, сочтя это предприятие небезопасным.
О Венеции знают все. И знают всё. Потому я и не утруждал себя глубоким проникновением в историческую тему, тем более что разобраться в тайнах венецианского двора, в истории заговоров и предательств, интриг и убийств, в смешении королевских кровей так же тяжело, как и постичь умом великолепие архитектуры и гармонию этого города.
Солнце еще высоко не поднялось над венецианским заливом, оно только намечало лучами свой предстоящий дневной маршрут, а пока отделяло от горожан длинные тени и растягивало их по мостовой.
Для начала знакомства с Венецией у меня был свой план.
Я знал, что на острове Сан Микеле есть русское кладбище и мне непременно надо туда попасть. Нет, конечно, не то, чтобы меня туда отвезли потом, когда закончатся все мои пути по жизненным лабиринтам, а непременно сейчас, именно в этот день. На этом кладбище я хотел увидеть только одну могилу – могилу Иосифа Бродского, единственного из великих поэтов – моих современников.
Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемены у подруги.
Эти строки Бродского из «Письма римскому другу» мне были непонятны. Кто он, этот Постум? Наследник, родившийся после смерти монарха или просто родителя? Или просто тот, кто идет вслед за нами? Или, что скорее всего, это просто адрес вымышленного героя следующего поколения, которому и адресовано письмо?
Как бы то ни было, поэзия изгнанного с родины философа не давала мне покоя. Я порою предполагал, что есть люди, наши современники или жившие на Земле раньше, которые землянами были только лишь по прописке. Или по регистрации. Потом, когда приходило время, они улетали домой, а люди думали, что они умирали, и горевали по поводу их смерти. Мне казалось, что самые достойные из землян улетают туда, где до сих пор поет колыбельную Элвис Пресли, а про коней привередливых – Владимир Высоцкий. Мне казалось, что, если побываю на могиле Бродского, я смогу ответить на этот вопрос: где они сейчас, лучшие из лучших?
Водный трамвай, вапоретто, минут за 30 довез меня до самого печального из островов венецианской бухты – Сан Микеле. Высокий забор, цвета оранжевого кирпича, опоясывал этот участок земли, со всех сторон окруженный водой, по всему периметру.
Людей на острове почти не было. Только изредка между серыми обелисками усопших тенью проходили черные силуэты случайных посетителей старейшего кладбища Венеции.
Я без труда нашел интересующую меня могилу и присел возле нее.
Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря…
…Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья…
Я думал о том, как много, безумно много мудрого сказал Иосиф Бродский Постуму и всем, кто шел вслед за ним.
Многие ли услышали? А из тех, кто услышал, многие ли поняли?
Я нашел ответ на свой вопрос тогда, обошел скромное надгробие поэта.
Если с одной стороны его были только имя и фамилия поэта и годы его земной жизни, то на другой – цитата из Проперция, написанная по-латыни: «Со смертью все не кончается».
Я плыл на трамвайчике обратно и думал: выдумки это все про улетающих к Элвису Пресли. Как же они могут, если они лучшие из землян, бросить все и куда-то улететь, покинув нас? Несомненно, они где-то рядом с нами. Во всяком случае, жизнь людей продолжается до тех пор, пока их помнят.
Катер причалил к берегу. Я оказался на заполненной людьми набережной. За время моего двухчасового отсутствия на берегу здесь все изменилось. Во-первых, народ, желающий увидеть Венецию, все прибывал и прибывал на катерах и различных суденышках. Про интернациональный состав его могу только предполагать. Если коротко: allworld.
Во-вторых, многоликая толпа не только не испортила город, а, наоборот, украсила его.
Оживились уличные торговцы. Появились гондольеры. Вышли на набережную, как на подиум, ряженые донны, требующие денег с желающих их сфотографировать.
Донны, правда, в большинстве своем были не первой свежести – с опухшими ботексными губами и щеками newputin, что как-то отпугивало туристов. Наверное, одни боялись цен за фото, другие – за газ.
У Дворца дожей, как сто и двести лет назад, на постаменте сидел каменный лев и делал вид, что рычит. Розовые фонари из муранского стекла делили площадь на сектора и привлекали голубей. Последние, в свою очередь, стаями кружились между Музеем Коррера и собором Святого Марка, служа декорациями для детей, молодоженов и стареющих миротворцев.
Я шел по переулкам старых венецианских двориков и думал снова об Иосифе Бродском. Почему, спрашивается, он, практически последний русский поэт, лауреат Нобелевской премии, живший и умерший в Нью-Йорке, через пять лет после смерти был перезахоронен в Венеции? Одни говорят, Бродский очень любил этот город, находя в нем источник своего вдохновения. Другие же находят причину в женщине, которую поэт встретил здесь и полюбил. По сути же это одно и то же.
Однажды у Бродского спросили:
– Почему вы не возвращаетесь в Ленинград?
На что поэт ответил:
– Я боюсь встречи с первой женой.
Но чужая жизнь – потемки. И никому не дано право вторгаться в нее с фонарем, освещая темные закоулки души. Бродский как-то сказал: «Жизнь не война, а семья – не поле битвы, тут победители не нужны».
Я долго еще гулял по городу. Поднялся на смотровую площадку городской ратуши, откуда видна вся Венеция, прокатился на гондоле с тайной робостью и некоторым душевным стеснением, тем самым добавив в казну уже не поющих гондольеров 20 евро, побродил по узким улочкам сказочных кварталов. Гулять по Венеции очень интересно. Тут бесполезно запоминать дорогу назад и легко запутаться среди многочисленных каналов и 354 мостов. Особое мое внимание привлекали маски венецианского карнавала, пугающие таинственностью неестественной улыбки или застывшим удивлением – иллюзия чувств. Они пришли в современность из далекого прошлого, ничуть не изменившись, напоминая о человеческом лицемерии и лицедействе.
Венеция, как, впрочем, и вся Италия, может перевернуть сознание и заставить смотреть на мир другими глазами. Здесь слишком красиво, чтобы жить неправильно и быть несчастным.
Время на городских часах опять не говорило ни о чем и не имело абсолютно никакого значения.
Окончание в следующем номере
Автор искренне благодарен туркомпании «Топ-Тур» (Минск) и Travel Company DANKO (Римини) за отличную организацию поездки и предоставленную возможность путешествовать в составе рекламной группы по Италии.