- Ты где обедал сегодня? - спросил мой друг и одноклассник Эд, когда мы встретились вечером

 в его доме на Staten Island – одном из районов Нью-Йорка. 

- Там, где все, - улыбнулся я. – На Овечьем лугу в Центральном парке Манхэттена. Когда от 

пятичасовой прогулки по городу ноги стали отваливаться, посидел на траве, на людей посмотрел: 

это всегда интересно. Там же съел и бутерброд, который ты заботливо приготовил мне и назвал его

сэндвичем. Им же и с местными белками поделился. 

Ты знаешь, приятно, находившись по Нью-Йорку до стона в ногах, разуться – и по траве босиком в 

центре огромного мегаполиса. Непривычно, конечно, что нигде нет запрещающих и устрашающих 

надписей: «По газонам не ходить!» или «Штраф - 5 базовых величин». Тут газоны и предназначены

для того, чтобы по ним ходить, сидеть, лежать. 

И еще очень приятно, что никто не курит.  

- Да, с курением у нас тут строго. Да и сигареты дорогие: в Нью-Йорке дешевле 10 долларов за пачку

 не найдешь. Как тебе понравился сегодняшний день? В Центральном парке ты зашел на Земляничные

 поляны?

- Нет, - честно ответил я. – Почему-то забыл.

- Как? – возмутился мой товарищ. – Ты, главный битломан нашего класса, и не побывал на Земляничных

 полянах!!! Даже разговаривать с тобой не хочу! Завтра же, с самого утра поезжай на Манхэттен на 72-ую 

авеню. Выйдешь из метро – увидишь вход в парк. Там находится мемориал в память о Джоне Ленноне. 

Тебе туда обязательно надо съездить, поверь.

Было бы сказано…

На следующее утро я доехал на пригородном поезде до парома, который соединяет два острова – две 

части Нью-Йорка:Staten Island  и Manhattan. 

 

Паром берет на борт до 1000 человек и за день перевозит порядка 70 000 пассажиров. Надо отметить, 
это небольшое водное путешествие длительностью всего 25 минут весьма приятно. Во-первых, проезд
на пароме бесплатный, во-вторых, маршрут по Гудзонскому заливу и Верхней бухте  проходит мимо 
статуи Свободы между мостом Верразано и полуостровной частью Нью-Джерси, что тоже интересно.


 

 

 

Да и приближение к небоскребам Манхэттена вряд ли кого может оставить равнодушным.

 

 

Паром швартуется к причалу возле одного из немногих зданий, сохранившихся со старых времен – первого 
родильного дома на Манхэттене. 

 

Отсюда начинается нью-йоркский Бродвей. Отсюда, собственно говоря, и начинался когда-то Нью-Йорк.

 

 Можно было сразу спуститься в метро и доехать до 72-ой авеню. Но я решил, что торопиться не
 стоит и пошел вдоль берега к старому порту. Благо он находится недалеко от паромного
 причала рядом с Саут-Стрит. 

 

 

 

 

 

Сейчас на месте некогда заполненных торговыми судами со всего света причалов находится морской

музей.

До сих пор тут покачиваются на водах Гудзона плавучий маяк «Ambrose», который много десятилетий 

помогал морякам найти путь в NY, почти столетний 3-х мачтовый парусник «Wavertree» и легендарная

глостерская шхуна «Lettie G Howard». 

 

 

 

Тут же с плавучей площадки стрекозами взлетают в небо прогулочные вертолеты.

Очень хотелось полетать, но 250 долларов (столько стоит 15-минутный полет) пожалел. Недолго 

потолкавшись в толпе зевак, разглядывающих экспозиции этого музея, я решил все-таки идти к 

Земляничным полянам. 

 

 Подойдя к информационному центру, попросил там карту Нью-Йорка. Надо заметить, что  очень удобные и
 подробные карты города можно бесплатно получить на каждой станции метро, в каждом туристском центре,
 в любом отеле, а если вы не найдете ничего из перечисленного, то смело подходите к любому полицейскому– 

 он отдаст вам свою.
 Это не шутка. Первое, что бросилось в глаза в огромном городе, это желание полицейских не наказать,

 а помочь горожанам и гостям мегаполиса. Тоже непривычно.  

 Я вернулся на Бродвей и не торопясь пошел вверх по главной улице города.

 

 

 

 

 Какой-то идиот назвал Нью-Йорк «каменными джунглями». Что подразумевал автор этого утверждения,

 можно только предполагать: скорее всего, что-то негативное. Мне доводилось бывать в настоящих джунглях:

 ничего там плохого и опасного нет. Как нет подобного и среди небоскребов Манхэттена. И, представьте себе

 (Imagine), несмотря на огромное количество автомобилей и очень плотную застроенность, дышится в городе

 легко. Кстати говоря, как и в джунглях. 

 

Я шел по направлению к Центральному парку и разглядывал прохожих. Пестрое население Нью-Йорка –

это отдельный разговор и отдельная тема. Но самое интересное, как показалось мне, это то, что даже,

находясь в толпе, каждый человек здесь имеет свою личную территорию. Ранее от особо рьяных советских

и постсоветских репортеров я неоднократно слышал о равнодушии американцев. Мол, черствые они,

думают только о себе. Это не так, хотя думать о себе в первую очередь и должен любой здравомыслящий 

человек. Потому что если каждый подумает о себе, то другим будет легче. 

Настоящим американцам действительно до многого из чужой личной жизни нет никакого дела. Им все

равно, как вы одеты, как пострижены, с кем живете, с кем спите, кому должны и как зарабатываете на

жизнь. Они не задумываются о тех мелочах, на которых мы порою зацикливаемся. И тут дело не в какой-то 

особой ментальности, им просто некогда и они не видят в этом смысл. Представьте себе (Imagine), вы 

выкрасите волосы во все цвета радуги, наденете на себя не носимые никем сегодня одежды, проколете

на лице все, что можно проколоть, и вставите туда серьги, заклепки и шипы, разрисуете тело тату, приклеите

сзади чей-нибудь хвост, на голову прикрепите рога  и выйдете на улицу. Каким же будет ваше удивление,

когда на вас даже никто не задержит взгляд. Значит вам так надо. Потому что ВЫ - личность, 

вы уже сами по себе являетесь неприкосновенной территорией. Вы имеете право быть самим собой. Face-control -

это не для Нью Йорка. Но если вдруг (не дай Бог, конечно) с вами случится беда и понадобиться помощь, 

вам обязательно помогут и никогда не оставят в одиночестве.

 

Дом моего товарища, у которого я жил, очень пострадал во время урагана Сэнди. Весь первый этаж до

потолка был залит океанической водой, и после того, как вода сошла, там, где росли розы, ползали осьминожки

и другие моллюски.  Естественно,  ни электричества, ни газа в нем некоторое время не было. И тогда, 

представьте себе (Imagine), ежедневно в пострадавший район приезжали те самые «равнодушные американцы» 

и привозили горячую еду, кофе, чай, сапоги, перчатки и еще много всякого, что было необходимо для 

восстановления жилья. Никто не ждал помощи социальных служб города и страховых компаний, люди просто  

помогали друг другу. 
Меня, если честно, больше устраивает такая «памяркоўнасть».

Я смотрел на карту NY и направлялся к Земляничным полянам. Я мучительно пытался выкристаллизовать из 

памяти мотив одной из самых достойнейших песен ХХ века «Strawberry fields Forever». Я шел по оживленному

Бродвею, а в голове вертелись слова, некогда придуманные Джоном Ленноном о том, что, если ты не помнишь 

мелодию песни, это не так уже важно. Важно понимать то, что если ты живешь с закрытыми глазами и не видишь, 

что твориться рядом с тобой, тебе, очевидно, будет легче, но ты не будешь никем.

Мне знакома одна закономерность: если тебе понравилась англоязычная песня, то, дабы избежать разочарования,

лучше не интересоваться русским переводом ее текста. Песни «Beatles» - исключение.

  Джон Леннон написал «Strawberry fields Forever» в 1966 году, находясь уже в зените славы. К этому времени он уже  слишком устал, чтобы быть неискренним и кому-либо что-нибудь объяснять. Разумный поймет сам, а дураку и объяснять бесполезно. В этой песне Леннон вспоминает сиротский приют «Земляничные поляны» в Ливерпуле, недалеко от которого прошло его детство. Возможно, он уже тогда  знал, что некоторые из  живущих на Земле не умирают, а в какой-то момент просто улетают к себе. Так, как сделали это, например, Elvis Presley, Jim Morrison, Janis Joplin, Jimi Hendrix, Duanne Allman(Allman Brothers Band), Bon Scott(ac/dc). …«Все знают, что порой  я думаю, будто я - это я, но, знаешь, по-моему - это все сон»…

  Не исключено, что он уже тогда знал, что «ничто не реально», потому - то и собирался вернуться в Strawberry fields.

  И он звал с собой встретившуюся ему к этому времени Йоко Оно.

«Позволь мне забрать тебя с собой - ведь я возвращаюсь в Strawberry  fields.

Ничто не реально и ничто не заслуживает внимания.

Земляничные поляны навсегда»…

Вот так, вспоминая волшебную музыку и путаясь в собственных мыслях, я дошел до Центрального парка 

Нью-Йорка.

 

На 72-авеню буквально в нескольких шагах от входа в парк находится жилой дом «Дакота» с квартирами 

премиум-класса. В этом доме жил Джон Леннон с Йоко Оно. До того самого трагического дня, когда его

убили у входа в подъезд. Справа и слева от парадного горели фонари, словно поминальные свечи. 

 

 

  

Я постоял там несколько минут и пошел в парк: жизнь продолжалась. 

На небольшой поляне непосредственно на асфальтовой дорожке из мозаичной смальты выложен круг, 

в центре которого надпись: «IMAGINE». Вокруг поляны несколько парковых скамеек. 

 

Людей немного. На одной из лавочек сидел чернокожий музыкант с гитарой и губной гармошкой и играл, 

естественно,  «Imagine»». Перед ним лежал открытый футляр с мелкими американскими купюрами. На 

лавочке рядом – аккуратненькая дамочка неопределенного возраста вела негромкую беседу с небритым 

и неухоженным хиппи, больше похожим на бомжа.  Они улыбались друг другу так, что можно было бы 

смело предположить: встречаются собеседники не впервые и связаны не только любовью к музыке.



 

Тут же рядом молодой папаша, а может быть и babysitter, из бутылочки кормил малыша. Малыш, 

проглатывая очередную  порцию жидкой каши, косился на певца и, казалось, внимательно слушал 

красивую мелодию этой легендарной песни. 

 

 

В те времена, в общем-то, не такие уж далекие, когда Джон Леннон написал «Imagine»,  еще оставалась 

надежда на то, что красота спасет мир. Пусть небольшая, призрачная, но надежда все же оставалась. 

Правда, и тогда в подобную перспективу верилось с трудом. Гораздо лучше и легче  радужные надежды 

воспринимались под  действием диэтиламида лизергиновой кислоты, в обиходе именуемой тремя простыми 

буквами – ЛСД...

А сегодня в это пророчество, кажется, не верит уже ни один здравомыслящий  человек.

А многие о нем даже и не знают.

Конечно же, я разговорился с чернокожим музыкантом, когда тот закончил петь.

 

Его звали Рэй. 

Я спросил:

- Не Рэй Чарльз, надеюсь?

- Нет, - улыбнулся тот. – Но я знаю почти все его композиции. Я пою не только «Beatles». Здесь, 

на Земляничных полянах, я играю только один раз в неделю. В остальные дни работают другие 

музыканты, тоже неплохие. Всем надо дать заработать, а песни «Beatles» любит не одно поколение, 

потому заработки тут неплохие.

Он не лгал, в гитарном футляре лежало не менее двухсот долларов.

- Ты давно здесь поешь? -  спросил я.

- Давно. С тех пор, как убили Леннона. А это более 30 лет. Время летит быстро.

- Может быть, ты встречался с ним? –  не унимался я.

- Да, причем несколько раз. В те времена я был молодым и дурным, как собака до года. Мы 

продавали в Нью-Йорке наркотики: в семидесятые годы прошлого века ЛСД буквально взорвал 

город. Сначала мы промышляли им, потом героином. Хорошо, что мне вовремя удалось соскочить 

и для меня все закончилось благополучно. Музыка помогла. И Господин Случай.

Мы собирались здесь часто. Тогда еще никто и думать не мог о том, что Йоко Оно сделает на этом 

месте мемориал Земляничные поляны.

- А Йоко Оно ты тоже видел?

- Конечно, она часто приходила в парк. Правда, чаще с телохранителями. Но, бывало, приходила 

и одна, только делала вид, что она – не она. Помнишь, как в песне Леннона: «Все знают, что порой 

я думаю, будто я - это я»? Но ее трудно было с кем-то перепутать.

- Но ты же в курсе, что Господин Случай – это один из псевдонимов Господа Бога? – пытался я 

запутать своего нового товарища. Но не тут-то было:

- Мой друг, когда жизнь человека гораздо короче его судьбы, то кому только не придет в голову 

обсуждать и обсасывать ее подробности. Многие, живущие на обочине чужой жизни, чувствуют 

себя там гораздо комфортнее, чем в центре своей. 

Сейчас не только битломаны, а все кому не лень, на чем свет стоит проклинают Йоко Ону. Но они не 

понимают, что Джон Леннон, по сути, всегда был очень одиноким человеком. И не мог быть другим - 

просто по определению. Но он не боялся оставаться в одиночестве, потому что считал, что толпа 

отнимает душу, даруя взамен мнимую защищенность и обманчивое чувство безопасности. Он один из 

немногих, кто умел отличать одиночество от уединения.

Мы, те, которые играют здесь, на Земляничных полянах, читаем слова текстов Леннона, как Библию, 

каждый раз находя в них иной смысл. И только одна его песня воспринимается всегда одинаково…

- Это «Imagine»? –  спросил я.

- Да, но ее смысл понимает только желающий его понять. Для того, чтобы рассказать все, что чувствуешь, 

никогда никаких слов не хватит. Потому там и смысл такой, подстрочный… Да что там говорить? 

Рэй взял гитару и запел:

   Imagine there's no heaven

   It's easy if you try

   No hell below us

   Above us only sky…, - ты понимаешь, Серега, ведь действительно над нами нет ничего, кроме неба. 

Нет ни крутых апартаментов, ни дорогих автомобилей, ни курса валют и биржевых котировок, 

ни столиц, ни деревень, ни Бога, ни  Дьявола … есть только небо.

Джон Леннон был истинным  бунтарем. Про небо он понял гораздо раньше нас… 

Это он, а не Йоко, как полагают многие, был инициатором прощания с прошлым. Между песнями  

«Strawberry fields Forever» и «Imagine» прошло 5 лет. Все эти годы он шел к созданию главной песни

своей жизни. Он, как мог, пытался объяснить, что нет ничего выше собственного сознания, что нет и

не может быть никаких посредников между Человеком и Богом, равно как между Человеком и Дьяволом.

И после «Imagine»  Джон Леннон стал возвращаться домой.  Не  в «Дакоту» с привратниками у подъезда,

а в свой мир, который он искал 40 лет. Мир со своими Земляничными полянами, в котором

нет войн и раздоров, где все люди - братья.

Можно много рассуждать о том, кто прав, кто виноват, но ты поверь,  Леннону это было все равно:

до такой степени он был измотан: и физически и морально. Ему уже не надо было ничего, кроме любви.

Он боготворил женщину, которая была с ним рядом, и готов был отдать ей все. И неважно, права она

была или нет. Но если бы не Йоко Оно песни «Imagine» не было бы.

Рэй замолчал, снова взял гитару и запел:

  Imagine all the people
  Sharing all the world...
  You may say I'm a dreamer
  But I'm not the only one
  I hope someday you'll join us
  And the world will live as one…

Я лежал на траве. Я смотрел в небо. Когда лежишь и смотришь вверх, тогда действительно понимаешь,

что над тобой только оно…

«Аbove us only sky»…

Рэй снова пел «Imagine». Красивая гармония музыки обволакивала  сознание не хуже ЛСД.  Несмотря на

полуденное время, какая-то яркая звезда слепила глаза.

Возможно, это было Солнце. Звезда по имени Солнце,  как пел еще один наш тоже неместный землянин.  Наверное, они все улетают туда.

Наверное, там Земляничные поляны навсегда.